Чем больше звенящей холодом тишины накрывает нас по утрам, задолго до того, как лениво сбрасывается пелена сна, чем больше становится улочек, причудливо закованных февральским морозом, чем больше краснеют щеки, и мерзнут под шерстяными шапками уши, тем больше внутреннего света становится в городе - как будто бы он рассыпается на льдинки и собирается заново. Вот невесомая девочка-студентка с крошечной заплаткой на джинсах, протягивающая стаканчик идущего теплым паром кофе уличному художнику, улыбается вовсе не по-земному, чуть качает головой и уходит, зябко потирая руки; вот старенькие красные трамваи с кряхтящими теплом старыми печками внутри - и те подъезжают как раз в тот момент, когда ты выбегаешь из метро, спасаясь от ветра, залезающего под шарф. Или неожиданно ты оказываешься на крошечном островке тепла и уюта: карамельно-трюфельного мороженого, чая и хорошего знакомого, которого давно не видела (спасибо,  King Arthur.); чистое звездное небо над катком сменяется наполненной ароматами выпечки и варенья кухней, а все скучные мысли - ярким, мандариновым счастем.
Я нахожу баночку с морским песком из Греции - и по утрам с каждым вздохом меня наполняет пенящийся океан, пахнет солью и водорослями. Я целыми днями пропадаю вне дома
c самыми любимыми; так легко.