я верю, что никто не должен быть один. что нужно быть с кем-то вместе. с друзьями. с любимыми. я верю, что главное - любить. © Эрленд Лу
В этом гудящем чудовище, красно-белом питерском трамвае, в темном уголке под перегоревшей лампочкой стоят дедушка с бабушкой, бледные и осунувшиеся, на пальцах тускло блестят золотом кольца, а с седых волос капает вода; а я гляжу, как старичок улыбается, достает из кармана крошечную книжку и начинает шептать стихи на ухо жене, а она одними подушечками пальцев сметает с его лица дождевые капли, так, что исчезают складки морщин на лбу. Через пару остановок дедушка жестом заправского фокусника достает серебристый дождевой плащ, приобнимает спутницу, накидывая на ее плечи дождевик. Выходят.
Потом мы с конспектами приезжаем в легендарную пышечную на Конюшенной, где можно наливать еще и еще чая, любоваться накрахмаленными колпаками поваров и гадать по обшарпанным стенам. Напротив - два рыжих близнеца-мальчишки; один из них, в синем колючем свитере, тихо, но настойчиво теребит мамин рукав - "еще молока с кофе", с недетским презрением оглядывает притихших студентов и их намокшие велосипеды при входе, разрывая мягкую плоть пышки на маленькие кусочки, падающие на пыльный стол; а второй, в мятом и красно-бежевом вязаном, мечтательно сдувает легкую ванильную пудру с лакомства и укутывает пышку мягкими облаками из пахнущей спиртом аптечной ваты, и, кажется, не замечает ничего вокруг.
И в жизни все так же - одним кажется, что им вечно не хватает чего-то одного неуловимого: апельсиновой карамели на палочке или яхты с парусами, а другие сами, как засахаренная вишенка в коктейле - это не им нужны, а они нужны.
Я же, усталая и простуженная, привожу наконец домой свои сокровища: палочки корицы и какао-бобы; к ним каждые полчаса подкрадываешься с тихой надеждой, что они превратились в шоколад, вдыхаешь, крутишь в пальцах, пробуешь на язык, но они все такие же горькие и нецивилизованные.
В сумерках наконец печем шоколадный пирог.

Потом мы с конспектами приезжаем в легендарную пышечную на Конюшенной, где можно наливать еще и еще чая, любоваться накрахмаленными колпаками поваров и гадать по обшарпанным стенам. Напротив - два рыжих близнеца-мальчишки; один из них, в синем колючем свитере, тихо, но настойчиво теребит мамин рукав - "еще молока с кофе", с недетским презрением оглядывает притихших студентов и их намокшие велосипеды при входе, разрывая мягкую плоть пышки на маленькие кусочки, падающие на пыльный стол; а второй, в мятом и красно-бежевом вязаном, мечтательно сдувает легкую ванильную пудру с лакомства и укутывает пышку мягкими облаками из пахнущей спиртом аптечной ваты, и, кажется, не замечает ничего вокруг.
И в жизни все так же - одним кажется, что им вечно не хватает чего-то одного неуловимого: апельсиновой карамели на палочке или яхты с парусами, а другие сами, как засахаренная вишенка в коктейле - это не им нужны, а они нужны.
Я же, усталая и простуженная, привожу наконец домой свои сокровища: палочки корицы и какао-бобы; к ним каждые полчаса подкрадываешься с тихой надеждой, что они превратились в шоколад, вдыхаешь, крутишь в пальцах, пробуешь на язык, но они все такие же горькие и нецивилизованные.
В сумерках наконец печем шоколадный пирог.

Почему же?(
не знаю, у меня просто уже такое впечатление, что я пишу только для себя и о своей жизни, во всех смыслах. а это грубо.
но если еще кому-то интересно, то я очень рада).
вот да. кажется, что скажешь какую-то неуклюжесть вообще не в тему и всё волшебство порушишь
тогда пойду и подпишусь на всех, на кого еще не. хороший будет выход).
Но-но-но. Дайри-то и сделан для этого — все пишут про и для себя, все читают про других.
А запись волшебная. После трехмесячной разлуки с компьютером я снова влюбилась в твой дневник.