я верю, что никто не должен быть один. что нужно быть с кем-то вместе. с друзьями. с любимыми. я верю, что главное - любить. © Эрленд Лу
Острое и пьянящее чувство питерской осени захватывает так, что сам начинаешь творить волшебство вокруг себя, ухмыляясь упавшим градусам в прогнозах синоптиков;
Печь воскресными вечерами теплый имбирный хлеб с нотками корицы в две руки, а потом слизывать с пальцев сухие сладкие крошки, непременно попадать под дождь, подкарауливающий тебя в двух шагах от метро в самое солнечное осеннее утро, беспомощьно заворачиваться в синий кардиган, чувствуя, как мокрая и мягкая шерсть прилипает к щеке и дарит долгожданное тепло; согреваться в "унции", покупая маленькие пакетики с рассыпными чайными листьям и кормить их звонкую канарейку; а на выходных уезжать к дедушке, и засыпать, держа его за руку и уткнувшись теплым кончиком носа в подушку, пахнущую хвойным маслом и спрятанными в подушке сушеными лепестками.
А в четверг теперь можно проснуться, и понять, что можешь ухать, прихватив голубую карточку и пару бутербродов; запирая дверь и убирая ключи, ты рвешь ненадолго все свои связи, и в грохочущем поезде предстаешь настоящей, не опутанной и не обременной звонками, друзьями и прочей, такой глупой ерундой.
После этого я теряюсь в разговарах с людьми о лете, которого во мне уже ни капли, чувствую себя голой рыбой с пустыми глазами где-то в море.
Печь воскресными вечерами теплый имбирный хлеб с нотками корицы в две руки, а потом слизывать с пальцев сухие сладкие крошки, непременно попадать под дождь, подкарауливающий тебя в двух шагах от метро в самое солнечное осеннее утро, беспомощьно заворачиваться в синий кардиган, чувствуя, как мокрая и мягкая шерсть прилипает к щеке и дарит долгожданное тепло; согреваться в "унции", покупая маленькие пакетики с рассыпными чайными листьям и кормить их звонкую канарейку; а на выходных уезжать к дедушке, и засыпать, держа его за руку и уткнувшись теплым кончиком носа в подушку, пахнущую хвойным маслом и спрятанными в подушке сушеными лепестками.
А в четверг теперь можно проснуться, и понять, что можешь ухать, прихватив голубую карточку и пару бутербродов; запирая дверь и убирая ключи, ты рвешь ненадолго все свои связи, и в грохочущем поезде предстаешь настоящей, не опутанной и не обременной звонками, друзьями и прочей, такой глупой ерундой.
После этого я теряюсь в разговарах с людьми о лете, которого во мне уже ни капли, чувствую себя голой рыбой с пустыми глазами где-то в море.